Страх перед страхом - Страница 24

Мать Леонида оказалась намного старше ее самой – почти шестидесяти лет, судя по виду. Татьяна чувствовала себя крайне неловко – ей было трудно представить, что эта сухонькая пожилая женщина, седая и замкнутая, могла стать ее родственницей. Ее звали Антонина Григорьевна – так официально, отчужденно та и представилась, не предложив при этом гостье звать ее просто по имени. Татьяна своего отчества называть не стала.

– Извините, но чаю не предлагаю, нет воды, – извинилась женщина. – Сегодня отключили до вечера, опять что-то ремонтируют.

Говорила она совершенно равнодушно и извинялась, как видно, из чистой вежливости. Татьяна чувствовала – той глубоко безразлично, какое мнение составится о ней у случайной гостьи.

Она возразила, что никакого чаю не нужно, к чему все это… Присела на предложенный стул, достала из сумки конверт:

– Видите ли, я думаю, мне нужно это вернуть.

– Что это? – так же равнодушно поинтересовалась женщина.

Татьяна уже успела составить себе мнение о достатке, царившем в этом доме. Здесь жили благополучно, но небогато. На тумбочке красовался телевизор последней модели, весьма дорогой, а вот льняное покрывало на кровати – времен сталинских, не новее… И прочее в том же духе. Она положила конверт на стол и подтолкнула его кончиками пальцев:

– Это Леня принес на Ирочкины похороны. Я решила вернуть вам деньги, мы их не тронули.

– А, деньги… – произнесла та, поднимая на гостью пустой взгляд. – Да вы садитесь.

– Я уже сижу, – осторожно напомнила Татьяна.

Антонина Григорьевна постояла мгновение, непонимающе глядя на нее, потом вдруг отвернулась. Когда она заговорила опять, ее голос звучал спокойно, но Татьяна чувствовала страшное напряжение, в котором эта женщина пыталась себя держать – чтобы не сорваться, не расплакаться.

– Леня рассказал мне, что случилось с Ирой. Примите мои соболезнования.

– Да… – произнесла Татьяна. – Она была у меня единственная.

– Он у меня тоже, – с неожиданной силой произнесла Антонина Григорьевна. – Он был единственный.

Татьяна подняла на нее глаза:

– Как же это случилось? Понимаю, что вам нелегко рассказывать, но… Я ведь не из пустого любопытства спрашиваю.

И та рассказала, присев чуть в стороне от стола, пододвинув к себе пепельницу и закурив сигарету. Татьяна тоже закурила – у нее в сумке лежала пачка сигарет, оставшаяся от Ирины. Она положила ее к себе сегодня утром, собираясь с визитом к матери Леонида. Звала пойти и мужа, но тот как будто не расслышал ее, а уговаривать его Татьяне не хотелось.

– Собственно, все было очень просто, – говорила хозяйка, стряхивая пепел с сигареты. Татьяна отметила про себя, что в этом не было никакой нужды – та успела затянуться всего пару раз. – Он сказал, что завтра идет на похороны. Это было утром, перед тем как ему идти на работу. На работе он задержался… Я не беспокоилась, это бывает часто.

Она повела плечами и пояснила, что на эту работу Леню устроил отец – он и сам там работает. Поэтому, когда сын задерживается, она за него всегда бывает спокойна.

– Ну, теперь уже надо говорить «бывала», – поправилась она, и в голосе ее звучала какая-то болезненная ирония. – Потом, ближе к восьми часам вечера, он позвонил и сказал, что ему еще нужно кое-куда съездить, так что волноваться не нужно.

– Куда он собирался? – вырвалось у Татьяны.

Антонина Григорьевна отвела взгляд от горящего кончика сигареты и вопросительно на нее взглянула. Татьяна смутилась:

– Извините, просто я тоже интересуюсь всем, что с ним происходило.

– Да? Ну спасибо.

И снова в этом голосе прозвучала какая-то замороженная насмешка, как будто хозяйка не верила в искренность гостьи и, разговаривая с нею, выполняла свой долг – не больше.

– Я не знаю, куда он собрался поехать. Сам не сказал, а я не спрашивала. Он ведь взрослый человек. Только сказал, что может вернуться довольно поздно. Вот и все, собственно, – сказала она, неожиданно раздавив едва начатую сигарету. – Поздно вечером в дверь позвонили, я открыла. Еще удивилась, что он звонит, у него ведь были свои ключи, и он знал, что я могу уже быть в постели.

Татьяна на этот раз ничего не сказала – она начинала побаиваться этой женщины с таким жестким взглядом и резкими движениями.

– Он вошел, сказал, что сразу ляжет спать. Я не сразу обратила внимание, как странно он выглядит… Может, я сама во всем виновата… – Ее голос упал до шепота, и последние слова она произнесла еле слышно: – Но все началось и закончилось невероятно быстро. Леня лег в постель, я заглянула к нему и спросила – может, принести чаю? Он ответил, не нужно. А когда я заглянула к нему… Господи, всего минут через пятнадцать! Он был уже мертв. – Она с минуту помолчала и добавила: – Если бы я чуть раньше вызвала «скорую помощь», он, может, остался бы жив.

Татьяна придвинула к себе пепельницу и тоже погасила сигарету. Подняла глаза:

– Если случилось что-то серьезное, вы бы все равно не успели.

– Да, – невыразительно согласилась та.

– А судя по всему, случилось что-то серьезное.

– Да, – будто во сне, сказала Антонина Григорьевна.

– Вы еще не знаете, что именно?

Та покачала головой:

– Результаты будут только через два дня. Вот сижу. Жду.

Татьяна отвела от нее взгляд. Атмосфера в этом доме была невыносимой – гнетущее, тяжелое напряжение будто наэлектризовало воздух. «Может, попрощаться и уйти? – подумала она. – Но как же она выдерживает это одна? А ее муж, отец Лени – он-то где?»

Будто услышав ее мысленный вопрос, Антонина Григорьевна вдруг сказала: